Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять.

Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет.

Пиф-паф, ой-ей-ей,
Умирает зайчик мой.

(Андрей Вознесенский)

Фиеста феерий!
Фатальная зависть!
Долой Рафаэля!
Да здравствует заяц!

Жил огненно-рыжий охотник Мишель.
Из зайца он сделал, мошенник, мишень.

Дабы добывать ежедневный пирог,
он в зайца стрелял через задний порог.

А зайка, а зайка бежал по параболе.
Его не убили, его не поранили.

Не делали пиф и не делали паф —
он сам испугался, случайно упав.

А зайка, а зайка
уже — боже мой!
Он белый, как сайка.
Он антиживой.

Распалась семья,
в которой семь я,
а восьмой,
мерцающий, как неон,
говорит, что и он — не он.

Плач охотника по двум неубитым зайцам

(Андрей Вознесенский)

ЗАЯЦ Я АЗ... (Из неопубликованного)

Пятый день бегу по следам.
Шагадам, кричу, магадам!

Окликаю своим позывным:
Скрымтымным!

Ну, и лажа! У, кобели!
Увели...

Было —
четыре пары пушистых лап, четыре пары тонких и элегантных, восемь изящных спринтерских ног, как у Брумеля или Плисецкой;

Было —
две лебединых шеи, два брюха виолончельных, две мощных спины — два висячих цепных моста — зеркальное отраженье знаменитого Бруклинского моста, так свободно парящего между башней Эйфеля и туманными скалами Эльсинора;

Было —
две пары ажурных ушей, серебристых и чутких, как радиолокаторы, установленные на крыше Эмпайрс-билдинг;

Было —
два смежных мини-хвоста, опалово-перламутрово-белых, грустных, но стремительных, как проходная пешка Бобби Фишера в королевском гамбите;

Было...

Но свистел, как уркач, аркан.
А ханурик плясал канкан.

Заманили силком в капкан,
как Букашкина — в хор цыган.

Заманили? А ходит слух —
увели, как последних шлюх.
Как уводят публичных дам,
чтобы там
шагадам магадам.

Был приварочек — первый сорт.
Умыкнули, ханурик, черт!

Где приварочек? Нету. Сперт.
А еще говорили — спорт!

А было —
два любящих сердца, два нежных предсердья, хотя и не лишенных некоторой сентиментальности, одна пара левых и одна пара правых желудочков, две пары легчайших легких, приближавшихся к среднему весу, два пупочка, сладких и нежных, как руки Лолобриджиды, и это, не считая всего остального, а если считать, то получится — свежей парной зайчатины 2 раза по 8 кг, или всего 16 кг по 1 р. 29 к. за 1 кг в среднем — итого 2811 г, если перевести в голландские гульдены...

Шагадам, кричу, магадам.
Не отдам!
Пятый день по следу лечу,
чу —
чую мочу.

Ничего — все равно доскачу.

Ничего — что не по годам.
Шагадам, кричу, магадам.
Нервы, что ли, отключены?
Ветчины хочу, ветчины!

Не морковное е-мое.
Не капустные кочаны.
А хочу получить свое.
Ветчины хочу, ветчины!

Что скрываемся, что темним!
Никакой там ни скрымтымным.

Ветчины хочу, ветчины
небывалой величины!

(Семен Кирсанов)

Там, где врезанный
        в Кордильеры,
огородствует
           огород,
конквистадоры
           браконьеры
зайцу сделали
             окорот.

Там, в тумане,
         за дымной Сьеррой,
только выскочил
         погулять —
для чего его
           в шубке серой
дваждыдварики
         пятью пять?

Хулиганствуя,
             хали-гали,
хулахупствуя
            на лугу,
длячегорики
           напугали,
почемурики
          ни гугу?

Говорю ему —
            У, мерзавец! —
конквистадору
           главарю.
— Умер заяц?
             Не умер заяц!
Чепухарики! —
              говорю.

Избегая
       финальных арий,
оркестранты,
           играйте туш!
Поместим его
            в дельфинарий,
в планетарий
            звериных душ.

Пусть морковствует
                  серый заяц,
пусть дельфинствует
                  над водой,
серый заяц-
          незамерзаец,
нуклеарный
          и молодой.

Перевязанный
            синей лентой,
упакованный
           в целлофан,
пусть несется он,
              турбулентный,
как огромный
            Левиафан.

Пусть летит он
              в своем убранстве,
убеждаясь
         в который раз:
это — танец
         протуберанцев,
c'est la dance
           des protuberances!

Зайцы в водоеме

(Борис Слуцкий)

Зайцы не умеют плавать.
И ни близко, и ни далеко...
Одного из зайцев звали Клава.
В это вам поверится легко.

Клава жил без мамы и без папы.
Он имел имущества — всего —
Две и две — всего четыре — лапы,
уши, хвост — и больше ничего.

Клава жил как лирик. На природе.
Триста шестьдесят пять дней в году.
Во саду ли, скажем, в огороде
ел
   еду.

Две морковки. Три. Четыре за день.
Вот и все меню.
А охотник был до мяса жаден,
ел семь раз на дню.

Был он физик. Не любил природу.
Лирика ему — что острый нож.
Жил одним: загнать бы зайца в воду!
И загнал. А что ж!

Зайцы, как известно, слабы.
Заяц потонул в воде.
Где теперь его четыре лапы?
Хвост, я спрашиваю, где?

...Что стрелку? Ни холодно, ни жарко!
Укокошил зайца — и забыл.
Вот и все. А все же Клаву жалко.
Добрый
      заяц
           был!